продолжение.
что-то неуловимое исчезало из мира, хотя немногие могли догадаться об этом. +над некоторыми островами небо перестало менять свой цвет, птицы больше не спорили с поэтами, все больше отмалчивались или чирикали что-то бессмысленное, а дети - начинали забывать про полеты во сне. да и не везде это происходило. так что и замечать собственно было нечего.
в некоторых местах сквозь прорехи в небе на землю изливались яркие радуги, и старые валуны подкатывались поближе, чтобы понежить бока под теплыми разноцветными струями.
ну еще дети иногда пропадали. но что значит два-три ребенка в год, много семь или восемь?
а сколько их случайно оказывалось в лодках, отвязавшихся от причала, пряталось в трюмах кораблей? это только так кажется, что от острова до острова день пути, а на деле порой и жизни мало. и на дочерей, покинувших родное гнездо ради далекого дома на чужой стороне, не ради обряда, а взаправду смотрели как на смертельно больных, которым жить осталось неделю. а вот и пять дней. и последний пролетел на золотистых крыльях. прощай.
про реставраторов говорили, пожалуй, еще меньше, чем про новые прорехи. и мнения сильно расходились, однако все больше народа склонялось к мысли, что именно реставраторы помогают реальности удерживаться в своих границах, а иначе бы давно уже выплеснулась через край и унесла с собой в море излишне любопытных сновидцев. ведь именно они первыми и подняли тревогу, ну не тревогу, но вот беспокойство точно. и словцо "реставраторы" первыми употребили опять же сновидцы. правда почти сразу оказалось, что слово больно уж неуютное, стоит произнести его вслух и даже просто четко подумать - становится зябко, и словно слышишь далекое эхо, полый металлический звук. видимо, реставраторам требовалось уединение, чтобы латать мир, и ладно. люди с удовольствием оставили их в покое, и только иногда в сумерках пугали непослушных детей: "вот смотри, довертишься. придет реставратор - тебя с собой заберет". а откуда такие страсти взялись, никто толком и не знал.
++И-Джун чаще летал во сне, зато И-Джин сколько угодно могла гулять по своему острову. Могла бы и на другие острова перебраться, пожалуй, но пока ей совсем-совсем не хотелось. Девочка обстоятельно исследовала свой островок, клочок за клочком. Не так давно она узнала, что ее сны – на самом деле не совсем сны. Осторожно расспрашивая взрослых, она убедилась: у остальных все как-то не так. Просыпаясь, они почти не могут рассказать об увиденном, да и то, что им удается вынести за границы сновидения – это просто горсть сухих листьев. Не больше, не меньше. Бесполезный сувенир, сожми покрепче – рассыплется в прах. У И-Джин совсем другие сны, яркие, порой кажется: это днем она спит, а вот ночью-то и творится самая настоящая жизнь.
Однажды девочка заметила, что в небольшом заливе, рядом с которым и расположилось ее родное селенье, вода стала заметно горчить. Во сне она вернулась на то же место и долго беседовала с водами залива.
Через несколько дней у местных кумушек была только одна тема для пересудов – сладкая вода, в которой прижились перламутровые рыбки. И-Джин совершенно не удивлялась этому, и так же точно знала, что ее заслуги в произошедшем – нет.
И-Джин старшая, ей уже девять зим, и ей часто приходится присматривать за младшим братом, ему всего пять, да и то – недавно исполнилось. Когда-то ей страшно не нравилось быть старшей, но это пока она не узнала одну вещь. И-Джун также как и она сама видел сны, довольно часто брат и сестра вместе бродили, отыскивая все новые и новые чудеса родного края, и во сне, и наяву. Только вот И-Джун чаще летал во сне, зато И-Джин сколько угодно могла гулять по своему острову.
продолжение +++Дяденька из сна часто играл на небольшой дудочке, которую извлекал из складок своего темно-зеленого балахона. Получалась простая мелодия, но сколько бы И-Джун не пытался напеть ее своей сестре, неизменно сбивался с ритма. Иногда дядечка этот сидел на тоненькой ветке дерева, непонятно, как она не ломалась от веса толстяка. Хотя, когда толстяк смешно семенил на встречу И-Джуну по голубой траве (такая росла только на двух островах архипелага), та совсем не приминалась под его шагами. Даже у легкого И-Джуна так не получалось. Хотя дяденька и впрямь был необычный, мало ли что он еще умел.
О встрече с толстяком И-Джун, как сумел, рассказал сестренке. Она немногое поняла из его выступления, но почему-то насторожилась и просила держаться от нового знакомого подальше. Ведь раньше в своих снах они людей не встречали. Тем более таких вот.
Но, конечно, мальчик не прекратил приходить на звук простенькой мелодии. Его новый знакомый выглядел обрадованным, когда замечал И-Джуна, маленькие светлые глазки приветливо распахивались, а светло-голубая кожа на щеках темнела, становилась синей или даже лиловой. Постепенно он познакомил мальчика со своими друзьями. Среди них был еще один толстяк, только не с голубой, а с малиновой кожей, высоченная, в полтора человеческих роста (это если взрослых брать, а детских все три, если не четыре) женщина, в красивом платье. Такие платья простые селянки не носили, и И-Джун решил, что эта дама – с Королевского острова. Еще несколько человек выглядели более или менее обычно, хотя у каждого был какой-то не то чтобы изъян… просто каждый тут выглядел не как человек, а как его отражение в кривом зеркале – у кого-то ноги чересчур коротки, у кого-то голова странно сплющена, но ничего страшного в их облике не было.
что-то неуловимое исчезало из мира, хотя немногие могли догадаться об этом. +над некоторыми островами небо перестало менять свой цвет, птицы больше не спорили с поэтами, все больше отмалчивались или чирикали что-то бессмысленное, а дети - начинали забывать про полеты во сне. да и не везде это происходило. так что и замечать собственно было нечего.
в некоторых местах сквозь прорехи в небе на землю изливались яркие радуги, и старые валуны подкатывались поближе, чтобы понежить бока под теплыми разноцветными струями.
ну еще дети иногда пропадали. но что значит два-три ребенка в год, много семь или восемь?
а сколько их случайно оказывалось в лодках, отвязавшихся от причала, пряталось в трюмах кораблей? это только так кажется, что от острова до острова день пути, а на деле порой и жизни мало. и на дочерей, покинувших родное гнездо ради далекого дома на чужой стороне, не ради обряда, а взаправду смотрели как на смертельно больных, которым жить осталось неделю. а вот и пять дней. и последний пролетел на золотистых крыльях. прощай.
про реставраторов говорили, пожалуй, еще меньше, чем про новые прорехи. и мнения сильно расходились, однако все больше народа склонялось к мысли, что именно реставраторы помогают реальности удерживаться в своих границах, а иначе бы давно уже выплеснулась через край и унесла с собой в море излишне любопытных сновидцев. ведь именно они первыми и подняли тревогу, ну не тревогу, но вот беспокойство точно. и словцо "реставраторы" первыми употребили опять же сновидцы. правда почти сразу оказалось, что слово больно уж неуютное, стоит произнести его вслух и даже просто четко подумать - становится зябко, и словно слышишь далекое эхо, полый металлический звук. видимо, реставраторам требовалось уединение, чтобы латать мир, и ладно. люди с удовольствием оставили их в покое, и только иногда в сумерках пугали непослушных детей: "вот смотри, довертишься. придет реставратор - тебя с собой заберет". а откуда такие страсти взялись, никто толком и не знал.
++И-Джун чаще летал во сне, зато И-Джин сколько угодно могла гулять по своему острову. Могла бы и на другие острова перебраться, пожалуй, но пока ей совсем-совсем не хотелось. Девочка обстоятельно исследовала свой островок, клочок за клочком. Не так давно она узнала, что ее сны – на самом деле не совсем сны. Осторожно расспрашивая взрослых, она убедилась: у остальных все как-то не так. Просыпаясь, они почти не могут рассказать об увиденном, да и то, что им удается вынести за границы сновидения – это просто горсть сухих листьев. Не больше, не меньше. Бесполезный сувенир, сожми покрепче – рассыплется в прах. У И-Джин совсем другие сны, яркие, порой кажется: это днем она спит, а вот ночью-то и творится самая настоящая жизнь.
Однажды девочка заметила, что в небольшом заливе, рядом с которым и расположилось ее родное селенье, вода стала заметно горчить. Во сне она вернулась на то же место и долго беседовала с водами залива.
Через несколько дней у местных кумушек была только одна тема для пересудов – сладкая вода, в которой прижились перламутровые рыбки. И-Джин совершенно не удивлялась этому, и так же точно знала, что ее заслуги в произошедшем – нет.
И-Джин старшая, ей уже девять зим, и ей часто приходится присматривать за младшим братом, ему всего пять, да и то – недавно исполнилось. Когда-то ей страшно не нравилось быть старшей, но это пока она не узнала одну вещь. И-Джун также как и она сама видел сны, довольно часто брат и сестра вместе бродили, отыскивая все новые и новые чудеса родного края, и во сне, и наяву. Только вот И-Джун чаще летал во сне, зато И-Джин сколько угодно могла гулять по своему острову.
продолжение +++Дяденька из сна часто играл на небольшой дудочке, которую извлекал из складок своего темно-зеленого балахона. Получалась простая мелодия, но сколько бы И-Джун не пытался напеть ее своей сестре, неизменно сбивался с ритма. Иногда дядечка этот сидел на тоненькой ветке дерева, непонятно, как она не ломалась от веса толстяка. Хотя, когда толстяк смешно семенил на встречу И-Джуну по голубой траве (такая росла только на двух островах архипелага), та совсем не приминалась под его шагами. Даже у легкого И-Джуна так не получалось. Хотя дяденька и впрямь был необычный, мало ли что он еще умел.
О встрече с толстяком И-Джун, как сумел, рассказал сестренке. Она немногое поняла из его выступления, но почему-то насторожилась и просила держаться от нового знакомого подальше. Ведь раньше в своих снах они людей не встречали. Тем более таких вот.
Но, конечно, мальчик не прекратил приходить на звук простенькой мелодии. Его новый знакомый выглядел обрадованным, когда замечал И-Джуна, маленькие светлые глазки приветливо распахивались, а светло-голубая кожа на щеках темнела, становилась синей или даже лиловой. Постепенно он познакомил мальчика со своими друзьями. Среди них был еще один толстяк, только не с голубой, а с малиновой кожей, высоченная, в полтора человеческих роста (это если взрослых брать, а детских все три, если не четыре) женщина, в красивом платье. Такие платья простые селянки не носили, и И-Джун решил, что эта дама – с Королевского острова. Еще несколько человек выглядели более или менее обычно, хотя у каждого был какой-то не то чтобы изъян… просто каждый тут выглядел не как человек, а как его отражение в кривом зеркале – у кого-то ноги чересчур коротки, у кого-то голова странно сплющена, но ничего страшного в их облике не было.