Шмель говорит: «Я приеду утром». Вечером звонок домофона:
- Кто там?
- Шмель! Бридж, ты не поверишь!
Утром Шмель грустно смотрит мне в глаза и выпивает маленький океан кофе.
Почему Шмель? Потому что пухлый. В этом столько же логики, как и в том факте, что меня зовут «Джонс». Как и все мои близкие Шмель прилагает мыслимые и немыслимые усилия, чтобы не обратиться ко мне по имени.
Шмель началась на втором курсе, когда присела за мой столик в университетском кафе. Потому что у нее нет инстинкта самосохранения. В то время со мной было достаточно сложно заговорить: я не была готова обеспечить хоть кому-то гарантию выжить после первого «Привет. Как дела?» Мы обе не помним, о чем тогда говорили, но следующее мое воспоминание о том, как мы почти бежим по ночному городу, размахивая куском пирога.
У Шмеля никогда (никогда! Никогда! Никогда!) нет денег на телефоне, поэтому позвонить Шмелю нельзя. Она ходит сама по себе, и поэтому у нее есть ключ от моей квартиры.
Мы обе любим Марка Дарси, мистера Дарси и дневники Бриджит Джонс. Это хоть немного проясняет мое прозвище.
Шмель может опаздывать куда угодно, но все равно полезет в душ. Потому что душ важнее. И ногти накрасит. Так надо.
В шмелиной квартире утро было величиной относительной. И в любой шмелиной квартире ей и остается. Да-да, потому что душ, и еще посидеть за чашкой кофе, обсуждая вопросы мирового значения. На завтрак Шмель обычно ест ужин, если я не сварю кашу. Утро начинается поздно и растягивается до обеда. За окном дождь, снег, солнце, землетрясение, кит лениво машет хвостом. А время тянется лениво, и еще надо высушить волосы и уложить челку. Я кстати овладела этим искусством, хотя ради него пришлось пожертвовать утренними семинарами по английскому.
Шмель приносит с собой ощущение уюта и невообразимый бардак. Почему? Не знаю, мы же убираемся. Но когда в берлоге появляется Шмель, всегда можно проследить ее путь по забытым чашкам с недопитым кофе, тетрадям и кофтам.
А еще в шмелиной квартире были балкон и сосед из дома напротив.
И Шмель топает. Я же сказала, никакого инстинкта самосохранения.
Когда мне плохо – я приезжаю к Шмелю.
И Шмель прекрасно поет. Причем Шмель поет все подряд, по-русски, украински, французски и чешски. По-украински Шмель поет почему-то с чешским акцентом. Иногда я мечтаю, что будь я парнем, то женилась бы на Шмеле и каждый вечер заставляла ее себе петь. Вместо патефона.
«Бридж, я спою?» - спрашивает Шмель, и виновато смотрит. «Я спою» - это значит в сотый раз будут песни из Нотр Дама. Что примечательно, мне они все еще не надоели, а вот Шмель подумывает сменить репертуар.