Продолжаю разгружать цитатник и блокнот.
Сама бы посоветовала то, что написала
Осенний Дым про пустыню. Мне в этом немножко мерешится Макс Фрай, но дело совсем не в этом.
kaitana***
Эта осень – и свет и темень, и смех и грех –
заставляет сердце раскалывать как орех;
это всё до предела, всё до конца, до дна,
это ты, это – вот она я тебе, вот она.
По бордюрам, как по канатам, не так, не там
я несу свою нежность, тяжёлую, как плита –
мимо женщин, мужчин, детей, мимо пар, не-пар,
тонкой девочкой на пуантах – в осенний парк.
Это небо на части делят столбы стволов
венценосные, истекающие смолой;
запах жертвенной крови и листьев сведёт с ума,
нас не смогут спасти, не успеет настать зима,
нас вообще не найдут в бесконечных тенях, тенях, –
только так мы спасёмся, друг друга не потеряв,
только так, перед Ним упав в ледяной пыли,
говорить будем вправе
«мы делали, что могли».
Портрет без интерьера
Мой напарник - исконный, породистый одиночка;
шрамы, перстни, наколки и седина в висках.
Ничего, на самом-то деле, не помню точно,
до сих пор не пойму, как стала ему близка.
Мой напарник знает, откуда здесь дует ветер,
где зимуют раки и где они ждут весны.
С ним непросто шутить, в особенности о смерти.
Он не носит ножа, так как знает, что делать с ним.
Рядом с ним я щенок, восторженный и нелепый,
карамельная девочка в шёлке и кружевах.
Так он смотрит в мои глаза и сбивает пепел,
что не знаю, как я вообще до сих пор жива.
У него высокие скулы, стальные нервы, -
но в груди цветут эдельвейсы,
крылья режутся за спиной.
Помню, я была чьей-то женой, и почти примерной;
он сказал -
"бросай это дело, идём со мной".
kaitanaОсенний Дым***
Слушай пустыню.
Поздно считать, что ты спишь.
Ночь укрывает. Нагретые камни нежнеют до дрожи.
Слушай. Ветер несёт по пустыне свинг.
Вступай на слабую долю.
Ступай. Пустыня сделает музыку из шагов. Ты будешь идти по песку, а песок звучать.
Так много дней и ночей, очень много нот. И лишь на сороковой наступает действительно джаз.
Носи пустыню с собой как сверчка. Она
с кофейной пенкой поднимается по утрам,
В бутылке рома прячется, хранящейся в платяном шкафу.
Из пальцев сыпется и гудит.
Не пустыня уже даже, а саксофон.
Да какая тут разница.
Полный зал. Полным-полно звёзд.
Полно воздуха и земли.
Пускай этот звук в себя, сам в него входи.
Подоконники города пеплом засыпай.
Засыпай к пяти утра у него на груди.
Бери, что можешь, и отдавай.
Мы — инструментарий Господа Бога.
Лежим в ящике и в нетерпеньи звучим.
Работа такая: кисти и мастихин.
Растить цветы. Петь, дышать, кашлять, говорить птицами.
Светить впотьмах. Идти по улице и собирать взгляды
своими фарфоровыми в синяках ключицами.
Ключи отмывать от песка в ключевой воде.
Кислотой жечь от ржавчины и огнем от скуки.
Мы довольно крупные и опасные твари, как ни крути.
Мы рисуем круги. Мы танцуем в круге.
Нас никто не дрессировал, нас просто отлично научили любить.
Хранить свой оракул неистово, лежать у него в ногах.
Подгрызать корни у яблонь, ночевать в холмах.
В спины смотреть уходящим, лепить скульптуры, лелеять память.
Смотреть-не трогать. Ждать.
Нас пока что учили
презирать всякий парный танец.
Миражами и отражениями в зеркалах любоваться,
не отрывая глаз.
Слушай. Вот как на самом деле бывает.
В пустыне сегодня играет Рэй Чарльз.
Всякий путник среди барханов Гоаб идет ему в такт,
ему горячо, ему большая Весна.
Слушай. Какая в пустыне бывает гроза.
Какая случается духота.
Когда ты утыкаешься носом ему в плечо.
Вы молчите и дышите
в эту ночь
в пустыню приходит вода.
Капли в песок.
И он даже рад
здесь и сейчас принадлежать не совсем себе.
Привыкай к пустыне своей как к судьбе.
Давно пора.
(с) Осенний Дымcapsolo***
Весна шагает по миру, искрится тонко, льет с крыш капель, как будто живую воду. Зимой на улице я подобрал котенка, облезлого, блохастого, чуть живого. Принес домой, отмыл, откормил, отчистил, отдал корзинку мамину, сделал мышку.
Глаза его - прозрачные, словно листья, и он меня так слушает, будто слышит.
Ну, стали жить. Работа, погода, гости, зима неспешно шла ледяной стеною. Котенка гладил и корм ему сыпал горстью, но только стало что-то не то со мною. Ночами будто слышу, как кто-то ходит, хотя котенок спит у меня под боком. Встаю проверить - скрежет в водопроводе, пустые комнаты. Гадостно. Одиноко. Со стен глядят родные живые лица, и я вот жив, а эти уже - на стенах. Ночами, если долго совсем не спится, такой дурной соблазн перерезать вены, но я возвращаюсь к постели. Постель мурлычет. На кухне опять шаги, будто снова мама. Котенок просыпается, носом тычет в ладонь, когтится, словно играет гамму.
Потом - все удивительнее и страньше: мне кто-то в почтовый ящик бросает письма, а в них - не про налоги, как было раньше, а про траву и даже, считай, про листья. Мне книги шепчут, шепчет вода в стакане, кошачий взгляд безмолвен, но все понятно. Драконьим глазом кажется каждый камень, а песня труб безудержно пахнет мятой. Шаги на кухне весело не смолкают, однажды я засек за сервантом фею.
Мой кот лежит и, кажется, не моргает. Еще - я больше, кажется, не старею.
И вот весна приходит однажды утром, и брызжет солнце ласковыми лучами. Проснуться, да с улыбкой, совсем нетрудно. На кухне пахнет свежими калачами. Готовлю кофе, слушаю мур негромкий, смотрю на пляску клеток на одеяле. На чашке свет играет, скользит по кромке.
И в дверь стучат.
С чего бы - не удивляет.
capsolo _raido*nothing wicked* (Брэдбери блюз)
я говорю тебе: вместо смерти золотая летняя кровь
растечется по венам, толкнется в сердце - и поминай как звали.
смотри, я отныне ветер,
безымянный сторож пустых дворов,
голубых цветов, прорастающих из городских развалин.
я хранитель бумажной, ветхой и сладкой небыли,
я тот, кто за час до рассвета услышал выстрел…
я помню,
как потомок салемской ведьмы
мою душу
по буквам
на белый лист
выпускал из грохочущего «Ремингтона».
и с тех пор время суток прозрачные сумерки,
с тех пор время года лето,
время ранних яблок на солнечной стороне.
одуванчики тянут стебли из-под каменных склепов,
ибо летние травы бессмертней любых камней.
я говорю тебе, что ускользнуло во сне,
вернется во сне же,
яблоком в руки, теплой звездой над крышей…
в день середины лета бессильна любая нежить,
впрочем, мы сами не хуже нежити,
так уж вышло,
и когда оживают ночные тени в пустых лабиринтах улиц,
когда по спине мурашки и фары по потолку,
я вырезаю контур растущей луны
на серебряном теле пули,
я вырезаю свою улыбку на круглом ее боку.
я открываю окно, говорю, смотри же, а ты не веришь,
ты подбираешь на слух,
забываешь на вкус,
переводишь на бред.
это дорога живых,
по колено травы
и лето за каждой дверью,
а смерти нет,
говорю тебе, смерти нет…
_raido