Поняла, что сама по себе от этих наблюдений не скроюсь, хотя все и так понятно. А досадно, если впечатление от хорошей поездки перекроется двумя часами общения с родней.

Эту родню я не видела года три, даже больше, с тех пор, как писала Даилина у них в Вороново, пугая тетю Лену длиннейшими монологами на калларе, и философствуя с дядей Юрой.
Что это за родня?
Тетя Лена - двоюродная сестра моей матери (то есть их матери были сестрами, уточнила для себя тормозящая Элви). Дядя Юра - это, соответственно, муж. В прошлом какой-то технарь (не помню, увы, а может, и не рассказывал), в не очень далеком прошлом - новый русский и предприниматель, ныне просто неработающий дядя, бизнес прогорел в те же самые лихие 90е. Еще дядя Юра каким-то образом был замечен в издательском деле, но каким - мне так толком и не объяснили . У этой родни есть два, даже три плюса: они живут в Москве, а значит я вижу их крайне редко, у них есть домик в моем любимом Вороново (да, домик люблю, а родню не очень, почесала за ухом корыстная Элви). А главный плюс - это Темка, мой прекрасный кузен, к сожалению, за время прошедшее с нашей песочной (то есть в песочнице, так почему-то в семье говорили) дружбы мы обменялись дай бог десятком слов. Но Тему я люблю, он красив (и кажется, своим идеалом мужчины я обязана темкиному юношеству, а вовсе не телевизору, как всегда думала), в пять лет я лелеяла надежду за Темку выйти замуж, но как-то не срослось. Темкины ресницы - предмет вечной моей зависти, потому что даже вооружись я волшебной тушью, такие длинные и черные ресницы мне не светят. Но люблю я нежно человека не только за ресницы, понимаете, Тема - он кот. Большой кот, есть такие коты, которые только войдя в комнату целиком ее заполняют - собой, это особенно теплые и уютные коты. И от Темы у меня всегда такое чувство остается: человек заползает на кухню, и там становится очень по-хорошему спокойно и тихо-радостно. По-другому трудно объяснить. Кот, просто здоровенный кот. К тому же архитектор.
Ну вот, я хотела жаловаться на тетку, но полностью ушла в любовь к кузену. Я же понимаю, что нам даже говорить не о чем по сути, но продолжаю преданно человека любить и радоваться. Ну и ресницам завидовать, чего уж...

Но про разговор с "родственниками", я все уверенней кавычу это слово, когда говорю о "родстве по крови", своей семьей же все увереннее считаю своих близких.
Весь разговор, попытка разговора, может быть названа "о чем не поговорили".
Много. И слегка грустно
>> Тебе пора замуж, - категорично кивает тетка. Я философски пью чай, стараюсь не надувать щеки и думаю, что заговори тетка иначе - мог бы быть диалог, а не вежливое кхекхеканье. К примеру, о том, что есть в этом мире замечательный человек, и я его люблю. Но "пора замуж" на теме любви и любимых как-то незамысловато ставит крест.
>> Разговор соскакивает на здоровье. Из прочувствованного монолога о нашей медицине, с которой я наобщалась осенью, тетка выносит только одно: "Тебе надо к эндокринологу". "Бегать мне надо", - думаю я, но в ответ, уже соскакивая в режим борьбы с упырями, вежливо улыбаюсь: "А вы уже ходили? И как?" Тетка полнее меня, поэтому диалога не получается снова.
>> Постепенно договариваемся и до матери. "Как ты думаешь, она страдает?" - интересуется тетя. Я только моргаю. "А если все-таки забрать ее домой?" И тут я совершаю акт милосердия: я молчу. Тетя Лена тактично топчется по больному, никогда не заживающему. "Ты давно ее навещала?" Я проглатываю вопрос, почему тетя Лена, приехав в Иваново, ни-ку-да не пошла. Разговор снова обрывается.
>> - Ну и кем сейчас может работать филолог? Это же очень непрактичная профессия.
- Вы предлагаете мне переучиваться?
- Нет, но ты должна работать.
- Я ищу работу. ("И работаю" - проглотила)
- Но на этой работе ты должна зарабатывать на жизнь, и на поездки. И главное расти, а не деградировать. (Повторяется три раза, наставительно, на третьем круге я зверею). Тебе надо найти такую работу, если нет, то работать в двух, трех местах, чтобы расти. (Тон от круга к кругу все более наставительный).
- Вы что-то предлагаете?
- Нет, я даже не знаю (растерялась). Но ты должна найти такую работу...
Все, финиш, у меня нет аргументов против этого. Конечно, мне нужна работа, и я даже ее ищу... Но когда прописные истины подаются с очень умным видом и так, словно я то ли спорю, то ли никогда не слышала о том, что есть такая вещь - работа... При этом тетя Лена работает в регистратуре больницы. Я так и не спросила, "растет" ли она там.
>> После этого дядя и тетя долго рассуждают, смогу ли я зарабатывать на жизнь "писательским трудом". Я начинаю догадываться, что среди них бытует мнение, что я намерена перебиваться именно им. Мне внушают, что мои стихи - хобби и только хобби. Я настолько растерялась, что снова молчу. И уже у выхода меня оглушает:
тетя: А ты сейчас что-то пишешь?
дядя (уверенно) : Пишет, но не дописывает.
И тут выясняется, что три года назад я присылала им наброски Даилина. И что - оказывается - понравилось. И давали кому-то читать. И снова понравилось. А я то подыхала от того, что не читают, не прочитали, ни одного слова не сказали - вслух. И вот оказывается... Стало противно. Потому что: Ну что вам стоило тогда - хоть две строчки написать? Ну что вам - черт побери - стоило? Какая-то глупейшая стена непонимания. Я же понимаю, что им не пришло в голову. А они, кажется, не поймут, как это глупо - говорить что-то сейчас.
Дядя еще заводит о том, как рвутся родственные связи. Я снова молча отвечаю: "Но это вы перестали писать, я писала, какое-то время писала в пустоту, пока не надоело, это вы не зашли и не дали знать, что приехали в И." И как-то глупо моргаю: Ну вот, пришла ведь. Честно, старалась поговорить. Но вы же не хотите говорить, вы произносите монологи о том, что я должна. Но вам я не должна, успокойтесь. Рассказать про мать? Про паутину причин и следствий, эту бесконечную вереницу событий, которая делает нас - нами, которая заставляет меня - верить, про очень большую и нелепую любовь, про новые стихи, про свои сказки, про очередной взятый диплом, про друзей, которых я считаю своей настоящей семьей? "Вы, наверное, хорошие люди, господа", - думаю. - "Но чужие, совсем чужие".
Из гостей ухожу с дичайшей головной болью, доезжаю до метро на автопилоте, то, что творится вокруг, не замечаю. В метро легко скачу со станции на станцию, опровергая теорию дяди, что в метро легко заблудиться.

И еще досадно то, что за всем "я, я, я" - ведь есть же что не сказали они, но тут тоже диалог обрывается. Может, просто не о чем. И навязанное "кровное родство" с его обязательным "должно" закрывает возможность просто-диалога, любопытства к другим людям.

С Птицей встречаемся на Павелецкой, никто не заблудился, даже колонну одну и ту же выбрали. Доползаем до Яузского бульвара, продолжая говорить. Голова прошла еще за пару минут до встречи.