Пока утром топала на остановку, то и дело трогая помпон на новой шапочке, чтобы убедиться, что он все так же пушист, думалось вот что. Год за годом я поджидаю февраль, как самое темное время года. И нет-нет да и услышишь в разговоре, а то и сама изречешь: «Это февраль, подожди немного, все скоро наладится». И правда, темно, стыло и зябко, уже хочется весны, а организм отчетливо просит витаминов и полежать на пляже. Ну хоть на лавочке в солнечный денек посидеть, ладно.
И вот я ловлю себя на том, что картинка, которую я вижу, когда закрываю глаза – меняется, как в тот раз, когда я внезапно догадалась, что иса «не только лед, но и вода подо льдом». И в этот раз темнота за опущенными веками светлеет, сгущается до цвета парного молока, обретает и цвет и вкус. Февраль – это молоко и снег, я продолжаю давать названия тому, что вижу вокруг. (Интересно, пройдет еще десяток лет, и я снова буду удивляться, как когда-то давным-давно… да словно и не я писала, а другой человек?)
Теперь февраль видится высокой прямой старухой в сером платье. Если долго смотреть на него, начинают мерещиться серые лохмотья и лед в полынье. И вспоминается детская сказка, где под ледяной периной хранились луковицы тюльпанов.