А ведь хотела рассказать совсем про другое.

Просыпаешься под Суздалем… даже странно, что я умудрилась уснуть в автобусе. Хотя на самом деле ничего удивительного, уже почти месяц единственное чего я хочу – это спать. Но в этот раз сон слетает с меня за несколько секунд, кажется, что именно за этот час я умудрилась выспаться, а может, просто удалилась от своего города на достаточное расстояние, чтобы перестать расходовать силы на всякие мелкие неприятности, которые сильно выматывали все это время.
Мне дальше, Шмель ждет во Владимире. За окном темно, и зарево над городом видно издалека. Светятся окна и фонари, а совсем рядом по склону ползет полоса тумана. Когда автобус притормаживает у фонаря, я подскакиваю в кресле и прижимаюсь носом к стеклу. Ветви дерева в инее, пушистые и блестящие, как сахарная вата.

Добираюсь до шмелиного дома с приключениями – долго не можем найтись с шофером такси, потом долго и нудно ругаемся по этому поводу, и под конец я начинаю опасаться, что обиженный таксист завезет меня не туда, куда мне надо.
Но когда выезжаем с вокзальной площади, я только отмахиваюсь от нотаций таксиста. Потому что через Московскую улицу перекинули световой занавес. Мы едем под сотней золотистых светящихся шаров, и от этого, правда, захватывает дух.
Домофон не работает, еще раз подозрительно кошусь на такси и набираю номер подруги.

***- Шмель, я, блин, очень надеюсь, что сейчас стою у твоего подъезда. – Я нетерпеливо подпрыгиваю на каблуках. Холодно.

Шмель, зная мое умение все перепутать, кубарем скатывается по ступеням, и наступает время для традиционного обмена приветствиями:

- Привет, Шмель!
- Привет, Джонс!

А потом впереди вся ночь, чтобы обсудить мою работу, шмелиные поиски, дофамин и телесно-ориентированную терапию… Шмель, недавно, получившая права рассказывает в лицах о своих поездках.

- Джонс, ездить с папой – это кошмар. Когда он трезвый – он орет. «Ты куда едешь? Ты совсем не думаешь? Да ты сейчас!» Джонс, я же рулю и думаю: «А куда я еду?». Зато если выпьет… «Доча… ты иск-лю-чи-тель-но… исключительно хорошо ведешь, молодца», - изображает Шмель. – А Анька чо, я паркуюсь, не помню уже, что включать, куда вертеть, и тут Анька: сделай так, теперь руль налево. И я: «Да, да». – Шмель изображает мыслительную деятельность и хмурится. – КУДА РУЛЬ-ТО КРУТИТЬ?

Я хмыкаю и пододвигаю поближе тарелку с пюре.

- Джонс, ты сейчас ни фига не поняла, что я сказала?
- Шмель, ты иск-лю-чи-тель-но водишь.

Шмель ходит по дому в ростовом костюме розового зайца (кота, на самом деле, но это не важно). Розовая пижама придает особую убедительность ее словам:

- Джонс, таких, как эта твоя начальница, надо знаешь что? Слать в хуй.

У Шмеля суровое лицо, розовая пижама и ложка в руке.

В начале первого я сдаюсь и заползаю в ванну, вооружившись томиком Коэльо, который сосватала Шмелю знакомая психолог. Замотавшись в два пледа сижу на диванчике и пью бесконечный чай, теперь уже лениво вытаскивая на поверхность все запасенные для разговора темы.

- Простите, соседи, - неискренне говорит Шмель, и включает музыку из Notre-Dame de Paris. – Тебе еще не надоело, что я одно и тоже пою?
- Нет, не надоело. – Я заворачиваюсь в плед и притягиваю к себе шмелиную коллекцию лаков, притворяясь, что еще не решила, какой именно я хочу.
- Так нечестно! Еще ноябрь! – Шмель возмущенно глядит на мой маникюр, красный с золотыми искорками. – Это маникюр для зимы!
- Но меня же тут не будет, когда начнется зима? Пусть не считается, зато первого декабря у меня будет правильный маникюр. И потом я приеду на Рождество, - умасливаю я недовольного розового зайца. – Поставим диски с песнями, поедем в Мегаторг, ну?

Фразу «приготовим брауни» мне хватает ума проглотить.

Шмель оттаивает. В конце концов, усыпаю, обняв овцу Бяшу, и сквозь сон пытаюсь комментировать первый сезон «Аббатства Даунтон», но который успешно подсадила Шмеля в ее прошлый приезд. – А Тооооо…. Томас гадючка моя любимая, вот еще увидишь.

- Заткнись, Джонс! – розовый заяц сердит.

А снится мне маленький театр, странно-знакомая пьеса, про которую лишь двое в зале знают, что это настоящая история, а не выдумка. И когда зажигается свет, и люди выходят из зала, я ловлю взгляд этого второго, похожего на Кроули из СПН, но давно зажившего своей жизнью.

Не знаю, зачем так подробно расписываю все это. Просто затем, что было иск-лю-чи-тель-но хорошо. Я так долго выкарабкивалась из затяжного периода «никак», что радуюсь и красному лаку на ногтях, и утреннему душу, и гренкам с соусом бешамель на завтрак. Старательно укладываю челку. В очередной раз замираю, глядя на совершенно сказочные белые деревья на фоне серого неба. Любые подробности «выздоровления» западают в память. Особенно утро, когда можно никуда не спешить, и спокойно валяться на кровати с книгой, пока подруга досматривает первый сезон сериала.